— Братец, воды бы попить… Слышишь, братец?Сознание вернулось вроде бы и быстро, но туман в голове все еще путал мысли и не давал понять — где реальность, а где еще видения и игра разума.— Это у меня в ухе пищит или ты тоже слышишь?— В ухе, в ухе, — ответил ему незнакомый голос, — ты бы помолчал лучше.— А с водой-то что? Фляжка есть? Смерть, как пить хочется.— Еще не хватало, чтоб я фляжку с собой таскал. Одного тебя хватает.Немного придя в себя, солдат понял, что его собеседник несет его куда-то на своих плечах, а он, как мешок с картошкой, свисает с двух сторон своего носильщика.— А чего случилось? Ты меня куда тащишь-то? — солдат попытался поднять голову, оперевшись на спину человека, который его нес, но рука скользнула по чему-то гладкому и он снова безвольно повис на плече.— Это еще что такое?..С трудом сфокусировав взгляд, боец уставился на спину молчаливого незнакомца.

Первый мудрый еврей говорил, что у людей всё плохо, потому что у них вот тут (показывая на лоб) всё плохо.Это был Моисей.Второй мудрый еврей говорил, что у людей всё плохо, потому что у них вот тут (показывая на сердце) всё плохо.Это был Христос.Третий мудрый еврей говорил, что у людей всё плохо, потому что у них вот тут (показывая на карман) всё плохо.Это был Маркс.Четвертый мудрый еврей говорил, что у людей всё плохо, потому что у них вот тут (показывая ниже пояса) всё плохо.Это был Фрейд.А пятый мудрый еврей сказал, что у людей всё не так уж плохо, потому что все относительно.Это был Эйнштейн

Женька Иванов и Лёха Никифоров сдружились благодаря работе. Сидели рядом, на перекуры ходили вместе, прикрывали от начальства один другого. По пятницам иногда ходили выпить чего-нибудь пенного. Так что, когда Лёха предложил совместно семьями встретить Новый год, Женька сразу согласился.— «Понаехавшие» должны держаться вместе, — подмигнул Лёха.— Угу, — кивнул Женька, — Мы с тобой тогда мясо пожарим, а жёны пусть салаты накрошат. Заодно познакомятся, подружатся.Мужчины бывают иногда такими наивными.— К кому? — Светка Иванова прищурилась, услышав предложение мужа.— Никифоровым. Я с Лёхой давно работаю.— Они живут далеко.

31 декабря старая белая Кошка сидела под лысым зимним деревом и куталась сама в себя.Мимо проходили люди, мимо проезжали машины, мимо пробегали другие кошки сами по себе и собаки со своими хозяевами. Некоторые собаки пытались вырваться со своих поводков и познакомиться с Кошкой поближе, но хозяева были против.Некоторые Кошки тоже пытались подойти, но Кошка шипела и они, отворачиваясь, бежали по своим делам.Некоторые люди смотрели на кошку и сетовали: «Бедная. Такие холода. Замёрзнет. Эх, жаль нам ее взять некуда» и проходили дальше, ровно через мгновенье забывая про своё «жаль». Кошка их не винила, в их жизнях происходило столько всего, что думать дольше пары секунд о старой белой кошке, сидящей под лысым деревом, было для них непозволительной роскошью, тем более 31 декабря.Да и Кошка не была бедной. У Кошки был Дед. Дед кормил кошку консервами и разрешал спать у себя в ногах, а по праздникам они с дедом пировали. Дед покупал себе мерзавчик коньяку, а кошке — огурец и оливки.Он накладывал в миску оливки и огурец, гладил Кошку по белоснежной шёрстке и говорил: «Ну ладно, огурец! Но как ты, Саратовская Кошка, можешь любить этих зелёных крыжовников заморских! Удивительно, наверное, в прошлой жизни ты была греком каким-нибудь».Кошка жила у Деда лет пятнадцать, имени он ей так и не дал, говорил: «А какое ей имя? Кошка она и есть Кошка, хоть стулом её назови, а стулом она и не станет, так кошкой и останется».